Ліана Єльчанінова Liana Yelchaninova

Вот по поводу чернобыльского этого всего дела. Я помню демонстрацию, которая у всех, ну никто же ничего никому не сказал — и все пошли на демонстрацию, все такие красивые. А потом оказалось, что это все было, и потом дожди повыпадали, и потом уже все узнали о том, какое событие произошло. Понятно, что всем было на самом деле очень страшно, потому что никто не знал, что будет, как вообще с этим всем быть. Могу сказать одно — что очень, ну вот тогда очень много людей говорили, и действительно так и было: очень многие лысеть стали. То есть вот особенно мужчины, какой-то такой появился тренд и тенденция, до этого такого не было. Ну, это не шутки никакие, я сама на это обратила внимание, как-то вот среди моих знакомых, родителей и так далее, как-то вот появилось. По здоровью были нюансы какие-то, последствия. Сложно мне, например, сказать для меня, но я на этой демонстрации тоже была. Помню, что тогда это, конечно, сильно всех травмировало. Страшно было на самом деле. Ну и потом вот эти вот всякие там, дождей выпадало очень много, осадков вот этих радиоактивных, в принципе, они не очень хорошие были, насколько я это знаю. И с того момента, скажем, если мне вот, например, прислали из Житомира чернику, то ее теперь надо было проверить дозиметром. Ну, вот, как бы, вот такие вот вещи.

Но потом я помню, что когда произошли вот эти все вещи, там аэродром, вот это вот всё, потом танки когда... Я помню до сих пор, что я мыла квартиру. Я её, наверное, три раза помыла всю. А потом со Светланой [подругою], я не знаю, может быть, ты Свету Клишину знаешь, она мне позвонила, мы через дом живем. Она говорит: «Ельчанинова, чем занимаешься?». Я говорю: «Да ну, не знаю, как бы уже три раза квартиру помыла». Она говорит: «Я тоже, что делаем?» А это у меня деньги остались. У нас просто пожертвования собирали там, у нас детские деньги оставались. Она говорит: «Слушай, давай, там один детский дом без продуктов сейчас, паника такая по магазинам, пойдем им сахара, муки, всего, чего у нас есть там, купим, смысл от этих денег какой-то будет». Вот это вот мы быстро сбегали, пока ещё была возможность в магазинах, там был вообще дурдом, конечно, тележки эти все валялись, там полки разграблены вот эти все, такое себе, весело. И вот, помню, пришла домой и смотрела за всем происходящим: что будет дальше?

Она [донька] ж как раз в Харькове и была, вот мы приехали и жили у неё в квартире. У нас там была такая куча народу: какая-то другая семья в одной комнате, я с ней и ещё моя подруга в другой комнате, в общем, много там народу через нашу квартиру тогда прошло, и кому нужно было переезжать, все у нас останавливались. Я помню, что я передраила, опять же, ту же её квартиру всю, с солью. Она говорит: «Мама, угомонись». Я говорю: «Ты понимаешь, мне нужно что-то делать, потому что... ну это». И я помню ещё, когда ты в Харькове вот идешь: красивая жизнь, всё хорошо — и ты даёшь визитную карточку — мы решили со Светой немножко там, ну, пофотографировать, макияжи поделать, ну хоть что-то делать. И люди, когда читают «Краматорск», у них меняется лицо, и я для себя очень четко, кстати, тогда вот отследила, как — сейчас скажу. Вот когда человек или милостыню просит, или еще какие-то у него проблемы по-настоящему, когда проблемы, когда от тебя просто стараются откупиться, ну, деньги дать, и на тебя не смотрят. Вот это вот для меня это было какое-то очень странное такое чувство. То есть я чувствовала себя, как будто я какая-то странная. То есть они смотрят визитку «Краматорск», у них резкость наводится, и они как бы вот им неудобно, они не знают, что со мной делать. То есть как мне помочь, что мне сделать там или еще что-то. Ну, в общем, как-то так.

Меня попросили друзья по йоге, чтобы я вот эти вот программы антистресс провела в Крыму. И меня еще там депортировали. Там целые приключения были, вообще. То есть я поехала туда, нас ссадили с поезда, ну, [донька] Полина, слава богу, нормально смогла проехать, меня ссадили с поезда, мне было 45 лет, ну, то есть, фотка не соответствовала. Вот, причем наши таможенники сказали, говорит: «Ребят, ну вы можете, конечно, проехать, если повезет — пройдете, если нет...» Я вот тогда вспоминаю: когда меня под конвоем вывели, в фас, в профиль, покажитесь так. Ну у меня ума еще хватило красную футболку одеть, конечно, может быть, слишком заметно, я не знаю. И вот меня выводят под конвоем из поезда, я говорю: «Слушайте, у меня там в соседнем вагоне ребенок едет, то есть мне надо ей деньги отдать, чтобы она ехала и предупредила, что я там задерживаюсь на день». Вот, ну и потом меня посадили в какой-то вагон такой, слава богу, там был кондиционер, мы там еще с одной девушкой сидели. Когда я вышла где-то через пару часов, я посмотрела, что там просто толпа людей, дети, беременные, там целая куча. Все пытаются каким-то образом документы передать, там ещё что-то такое. Потому что россияне, у них прикол такой: у тебя где-то там печать неправильно там, ну, чуть-чуть там где-то не допечаталась — до свидания, у тебя странички паспорта неправильно согнуты — до свидания. И вот таких людей набралось тогда, я не знаю, человек 50, 60, 70. То есть и ты не можешь... туалет есть в поезде вот в этом, но ты ни кофе не можешь купить, ничего. Ты сидишь, вот, как бы, ждешь, пока тебя посадят обратно. Как мне сказали: «Езжайте в Мелитополь». Я говорю: «Да я на пять дней, какая вам разница? То есть я не собираюсь ни эмигрировать, ничего. Я просто пообещала людям». Вот, и, ну, в общем, я успела там. Потом помню, как наши люди, которые позастревали, они не могли переехать ни туда, ни сюда, их там кормили. Ну, в общем, тоже такое в каком-то поселке, ну, как вот, господи, пансионат какой-то. Ты приходишь туда, тебе там какую-то... женщина мне тоже из Краматорска помогла, говорит: «У меня переночуйте там до утра, чтобы на поезд сесть». Так что вот такие тоже приколы были.