Дмитро Терзі Dmitro Terzi

* 1944

  • Мы жили в этих болгарских селах. И кругом села болгарские, и кругом речь одна, культура одна, фольклор один, и практически лицо одно, и там нельзя было, никто не говорил ни по-русски, ни по-украински, естественно. Школа когда пошла уже, первая школа при румынах, они даже наказывали учить румынский язык, но пока ты находишься в школе, когда ты выйдешь — можешь говорить на своем языке. И когда уже советская власть пошла — уже пошла школа. И даже нам ввели, я помню, українську мову на один год. А потом какое-то правительственное решение было такое, что было принято решение, что Крым, Бессарабия українську мову дать тільки так, знаете. В один класс, в пятом классе, чтобы ознакомились с украинской мовой — и она отпала. Сейчас українська мова є, естественно. И таким образом болгары говорили, жили как в Болгарии. Приезжает один украинец, один русский — пригласили за стол, обнялись, выпили как надо — и разошлись.

  • Мы вошли в колхоз в 1949 году — одна из последних. Я не знаю, почему так получилось, но нас не преследовали — нашу семью. Дедушка знал русский язык, пошел учить в школу — не хватало учителей в первый класс, чтоб ознакомиться с азбукой, с букварём. А потом пришли военные, они в пилотках, в военной форме, украинцы. Они преподавали уже, и он стал завхозом школы. Отдал свои плуги, одно-другое, в школе чтобы… так было во всех школах. Ну, одним словом, — школа была прекрасная, учителя хорошие, они в это время… закончилась война, они военные — поступали в тираспольские, одесские педины [педагогічні інститути], параллельно заочно учились и нам преподавали и, конечно, школа была слабая. Но учили читать, и заполнили быстро, заполнились библиотеки книгами. И вот это чтение, я вам скажу, оно вызвало дух соревнования. И лампа керосиновая, и уже глаза болят, и ты ночью то сидишь и дочитываешь, потому что надо передать завтра своей однокласснице эту книжку. Ну, одним словом, — это был красивый, прекрасный, мирный. И после войны все как-то восстанавливалось, восстанавливалось. А в болгарских селах было намного спокойнее и богаче, чем во всей Украине. Там война прошла. А у нас война туда прошла — вошли в 1941 году румыны с немцами. И выбрали наш дом почему-то. У нас в доме была большая комната, очень большая. И один немец говорит: «Давайте вызовем девчонок и сделаем танцевальный вечер». Граммофон ставили огромный, и пластинки такие немецкие, знаете, как уронишь, они разламываются. Я забыл, какая это песня, Господи. Как же называлась эта песня, которая популярная была в это время, немецкая. Они потанцевали там в этом доме и ушли. А через три-четыре года вошла советская власть. И один мой (он умер) родственник, Димитр Пейчев, из Кишинева художник, из моего села. И вот он так приходит как-то и говорит нашему дедушке, ну, семья большая — стариков много. Он говорит: «Ну, чем вы будете заниматься?» Я говорю: «Ну, я хочу быть летчиком». — «А ты кем?» — «Художником». — «Придешь — покрасишь мой забор». Он стал народным художником. И умер. И портрет одного из царей по их просьбе был нарисован карандашом. И вспоминаю, как НКВДшник вошел, посмотрел: «А это кто?» Бабушка говорит: «Это царь, кажется». Он ушел — и так нам ничего не досталось. Потому что такие вещи, то есть нам повезло — нашему селу. Потому что были времена жесткие в то время. И были люди, которые, ну как вам сказать, были люди, которые хотели получить лычку, хотели отличиться, выполнить план. И косили и налево, и направо.

  • В десятом классе учительница говорит: «Что творится?!» Пошли смотреть. Не буду называть фамилию-имя партийного секретаря в это время. Но он ногами бил там иконки и разрушал алтарь. И так очень хладнокровно относился. Мы, дети, которые школьники, уже оторвались немного от веры, от церкви, как-то смотрели на это с интересом и удивлением. Старшее поколение — ни один человек не появился возле церкви. Ни один. Не отстоял это. То ли напуганные, то ли сказали все: нет, делайте что хотите. Одним словом — это был 1961 год.

  • Страна старалась преподнести себя как можно лучше. Даже были такие случаи, вот, скажем, нормальное поведение, вы заходите в ресторан, вы, допустим, румын или француз, но вам поправилась вилка или тарелка — вы имеете право взять ее на память. Это было включено, понимаете, любая память. Приезжаете домой, начинаете рассказывать — вы пропагандируете. Вот такой отдел. Сначала я был переводчиком, я мужчина, а женщин было где-то 80 процентов. И одна рожала, вторая беременеет, там уже заболел ребенок. Бери групу и лети, бери групу и лети. То на поезд, то на самолет, то на судно большое. Потом я руководил отделом спецуслуг. Это, например, вы приехали из Соединенных Штатов, и вы хотите в Баку встретиться с каким-то партийным работником или с писателем. У вас виза закончилась, мы оформляем все и отправляем вас туда. Или вы захотели сегодня побывать в какой-то семье одесской советской. Питер, Киев — тут не важно. У нас есть целый список этих семей. Мы их оплачиваем, у нас есть договоренность. Кто из них говорит на этом языке. Допустим, французы — мы ставим переводчика-француза, везем туда в эту семью. Там три-четыре человечка. Заключают связи какие-то, адресами обмениваются, пьют, фотографируются. Было такое вот, чтоб попасть в семью, посмотреть не только с точки зрения пропаганды. Но, конечно, там было все подобрано как надо.

  • Есть традиции и обычаи — это очень важно. В селе это просто. Бабушка друг другу диктует одно, другое. Делает. Дети бегают, внуки: «Дай попробовать, что это такое». Они все знают. А в городе, многонациональном городе, это пропадает. Это пропадает, и очень жалко, и мы стараемся каким-то образом привлечь. Вот, скажем, у нас сегодня от 5000 до 7000 ученического состава болгар в городе. Где-то 500 человек — воскресная школа. Я понимаю, что трудно водить ребенка в субботу-воскресенье , родители заняты, одно-другое. Но все равно идет люди, приходят. И с таким удовольствием бегают, шумят, изучают, поют, танцуют. И становятся богаче — ты знаешь українську, ты знаешь російську, ты знаешь англійську, ты знаешь болгарську мову. Ты попадаешь в Европу или куда-то. А все равно попадешь в Европу, потому что не знаешь как. И наша воскресная школа дает право бесплатного обучения в Болгарии.

  • Celé nahrávky
  • 1

    Odesa , 30.01.2024

    (audio)
    délka: 02:22:31
    nahrávka pořízena v rámci projektu Memory of National Minorities of Ukraine
Celé nahrávky jsou k dispozici pouze pro přihlášené uživatele.

Ми завжди знали, що ми болгари

Дмитро Терзі під час інтерв'ю, 2024 р.
Дмитро Терзі під час інтерв'ю, 2024 р.
zdroj: Post Bellum Ukraine

Дмитро Федорович Терзі — етнічний болгарин, директор Всеукраїнського центру болгарської культури в Одесі. Народився 16 лютого 1944 року в селі Виноградівка (до 1948 року — Бургуджи) Одеської області ще за часів румунської окупації Бессарабії. У селі компактно проживала болгарська спільнота, тому його першою мовою була болгарська. Російську опанував, лише коли пішов до радянської школи. Після закінчення школи мріяв повʼязати життя з акторством, але всі три спроби вступу в театральні виші провалились через його болгарське походження. У 1963–1966 роках служив у ракетних військах Радянської армії під Псковом (РСФСР). Після армії навчався на заочному відділенні факультету романо-германської філології Одеського державного університету ім. І. І. Мечникова й водночас відвідував московську школу «Інтурист» для гідів-перекладачів. 1970 року через тиск оточення та вимоги для роботи з іноземними туристами став членом комуністичної партії. Працював у одеській філії об’єднання «Інтурист»: організував приїзди іноземних туристів і супроводжував радянські групи за кордон. Після 1991 року пан Терзі став одним із засновників болгарської спільноти в Одесі. З 1999 року керує Всеукраїнським центром болгарської культури.