Мы вошли в колхоз в 1949 году — одна из последних. Я не знаю, почему так получилось, но нас не преследовали — нашу семью. Дедушка знал русский язык, пошел учить в школу — не хватало учителей в первый класс, чтоб ознакомиться с азбукой, с букварём. А потом пришли военные, они в пилотках, в военной форме, украинцы. Они преподавали уже, и он стал завхозом школы. Отдал свои плуги, одно-другое, в школе чтобы… так было во всех школах. Ну, одним словом, — школа была прекрасная, учителя хорошие, они в это время… закончилась война, они военные — поступали в тираспольские, одесские педины [педагогічні інститути], параллельно заочно учились и нам преподавали и, конечно, школа была слабая. Но учили читать, и заполнили быстро, заполнились библиотеки книгами. И вот это чтение, я вам скажу, оно вызвало дух соревнования. И лампа керосиновая, и уже глаза болят, и ты ночью то сидишь и дочитываешь, потому что надо передать завтра своей однокласснице эту книжку. Ну, одним словом, — это был красивый, прекрасный, мирный. И после войны все как-то восстанавливалось, восстанавливалось. А в болгарских селах было намного спокойнее и богаче, чем во всей Украине. Там война прошла. А у нас война туда прошла — вошли в 1941 году румыны с немцами. И выбрали наш дом почему-то. У нас в доме была большая комната, очень большая. И один немец говорит: «Давайте вызовем девчонок и сделаем танцевальный вечер». Граммофон ставили огромный, и пластинки такие немецкие, знаете, как уронишь, они разламываются. Я забыл, какая это песня, Господи. Как же называлась эта песня, которая популярная была в это время, немецкая. Они потанцевали там в этом доме и ушли. А через три-четыре года вошла советская власть. И один мой (он умер) родственник, Димитр Пейчев, из Кишинева художник, из моего села. И вот он так приходит как-то и говорит нашему дедушке, ну, семья большая — стариков много. Он говорит: «Ну, чем вы будете заниматься?» Я говорю: «Ну, я хочу быть летчиком». — «А ты кем?» — «Художником». — «Придешь — покрасишь мой забор». Он стал народным художником. И умер. И портрет одного из царей по их просьбе был нарисован карандашом. И вспоминаю, как НКВДшник вошел, посмотрел: «А это кто?» Бабушка говорит: «Это царь, кажется». Он ушел — и так нам ничего не досталось. Потому что такие вещи, то есть нам повезло — нашему селу. Потому что были времена жесткие в то время. И были люди, которые, ну как вам сказать, были люди, которые хотели получить лычку, хотели отличиться, выполнить план. И косили и налево, и направо.