Карапет (Давід) Гарібян Karapet (David) Garibyan

Папа работал в России, оттуда сколько мог помогал, как мог приезжал, уезжал. Мама работала там зерно, из зерна делали муку, завод был. И вспоминаю, что мама рассказывала то первое, что я об Украине услышал. Это когда мама рассказывала, что из Украины хорошее зерно приехало и из него муку будем делать, и из него хорошая мука получается, потому что мешками муку покупали и дома хлеб делали из муки. Поэтому первые такие впечатления об Украине с этих годов, что зерно с Украины очень хорошее и вкусное.

Мы попали, я попал в такой период, что церковь еще полустроена была, маленькая церковь рядом, большая строится. И в вагончике служили, в железном вагончике. Община собиралась там, общинная жизнь только-только заново начиналась, потому что после Советского Союза этот период был строительным периодом. В разных городах все организовывали строительство церквей, соседских сооружений, можно сказать, там, где люди собирались. Такая местность, там, где школу можно организовать, и так далее. Общинная жизнь — это уроки, воскресные школы армянского языка, армянским традициям, молодежные организации, которым смогли МОКАО [з російської — Молодежная организация киевской армянской общины] называлась в то время, молодежная организация Киева. Организовывали на разные праздники разные мероприятия, церковные праздники и совместно строили церковь. Община очень большую лепту внесла в строительство церкви. Там есть часовня Србоц Наатакац [святих великомучеників], это имени жертв геноцида армян, которых в 2015 году армянская церковь объявила святыми, которые отдали свою жизнь за Родину и веру свою армянскую апостольскую. Их именем есть часовня и рядом строится большая церковь, на данный момент которую, на данный момент строительство остановилось на время из-за войны.

Я в России был у отца даже в Челябинске и так далее. Ребенок был я, конечно, в последний раз восьмой класс был и в [20]19-том году. Там четкая разница есть в понимании. Я не так сравниваю, конечно, страны: кого-то унижать, кого-то поднимать. Не в этом плане. Но я говорю о том, что я чувствовал. Там разницу четко видно. Ты черный — значит, ты не славянский, так скажем, этим словом. Ты не наш. Разницу, ту дискриминацию ты чувствуешь, потому что тебя считают неким тем, который не из наших, это я мягко говорю. Тут я не чувствовал, во Львове особенно не чувствую. Пока еще не получается полностью на украинском разговаривать, даже по поводу русского языка не было никаких замечаний никогда. Люди понимали, что, и понимают, что нужно человеку дать возможность, чтобы сумел понемножку, понемножку уже. Потому что если не выучил, это новый язык для тебя и так далее. Особенно на русском разговариваешь, знаешь, что немножко трудно тебе перейти, потому что снова тянет туда. Тебе кажется, очень похожие слова, и тебе кажется, если ты начнешь говорить, ты будешь выглядеть смешным. Поэтому немножко сложновато, но даже по-поводу этого никакой дискриминации я не чувствовал никогда. Мне даже отец говорил: «О, ты там будь осторожен», — там же российская пропаганда, телевизор. Он смотрит этот телевизор и иногда так говорит, там, «бендеровцы там, будь осторожен». А я приехал, говорю: «Вообще-то не видел никаких таких бендеровцев, которые лысые ходят с палкой, бьют людей за то, что они на русском языке говорят». Так что не было такого, ко мне особенно, к моей семье, ко мне не было такого.

Мы как раз десятого февраля [20]22 года вместе с двумя моими друзьями мы поехали в Армению, так решили себе на неделю-две там и по делам, и как отдых отдохнуть. Семья была тут во Львове. Мы поехали в Армению, и как раз обратный билет был 27–го февраля утром, утром в десять часов мы должны были вылететь. Так говорили, что сейчас начнется и так далее, мы там в Армении были, там по горам там нашим ездили, по друзьям, дома и так далее, обычное, шашлыки готовили, отдыхали. И двадцать четвертого числа утром в десять часов или девять тридцать должны были вылететь. И это все ночью началось. Ну, утром там просыпаемся, звонят, говорят: такое то-такое то, — просыпаемся, еще не верится. Та ну… какая война. И звоним в [авиа]компанию тогда еще МАУ [Международные авиалинии Украины] была, [авиа]компания МАУ, которая летала или SkyUp, SkyUp, компания SkyUp тогда должны были летать. Мы, я помню разговор, я напрямую позвонил в [авиа]команию, говорю: «Вылет будет или нет? Потому что сказали, там, мы по новостям видим, что воздух закрытый Украины, не летают самолеты, не буду летать». А девушка в телефоне говорит: «Мужчина, какой вылет, вы не понимаете, тут что происходит? Тут война». И плачет в телефон сотрудница этой авиакомпании. И тогда точно мы поняли, что все уже. И стали искать пути, сами уже искали. У нас у троих семьи, у друга и у меня семья тут, и у третьего друга семья в Харькове вообще, он кадры видел, что уже возле его дома там ездят эти БТРы и так далее и так далее. Он уже там с ума сходил. И… А мы граждане Армении, по паспорту граждане Армении. Если прямой вылет нету в Украину, то тогда был вылет через… через Европу, там Польшу и так далее. А нам нужна виза, нас просто так не пустят. А виза прям так срочно за два дня не получишь мультивизу или транзит визу чтобы приехать. И так получилось, что первый месяц войны мы остались втроем там, а наши семьи тут были. И мы искали путей, как приехать сюда, потому что через Молдову тогда тоже невозможно было, через Турцию прямые вылеты из Армении в Молдову не было. Из Беларуси тоже невозможно было в Минск. А все остальное уже Европа. И у нас не было визы, и через помощь нашего посла тут, через церковную епархию помощь, посол помог чтобы мы в Армении в польском консульстве