После 2014-го [почався період самоідентифікації як українки]. Вот как мне ни стыдно в этом признаваться, но он случился именно после [20]14 года. До этого он был как-то на втором, третьем, десятом плане, это не было приоритетом для меня. И только после [20]14 года это стало по-настоящему важно. — А когда ты поняла, что «блин, да это мой дом, моя земля, я буду здесь делать все, что хочу, и я буду вас выгонять всеми силами, которые вообще мне доступны»? — Я не могу сказать, что это в один день как-то произошло. Но в какой-то момент, наверное, знаешь, когда… Я сейчас не буду утверждать, но, скорее всего, одно из самых ярких — это когда после освобождения…Ой, боже, нет. Это сам момент освобождения Краматорска. Я так хорошо помню этот день. Мы как раз были здесь в Краматорске, 5 июля. Мы приезжали. Мы с Романом ездили туда-сюда, и как раз эту ночь незабвенную и следующий день мы провели здесь. Уже в городе не было воды — где мы жили, в квартире на [вулиці] Дружбы наверху не было воды, и мы поехали на [вулицю] Беленькую искупаться. И вечером мы возвращались в квартиру, и я помню: нам навстречу ехали машины. Мы вначале не поняли, что такое — машины ехали без света, и у них из окон как будто бы торчали какие-то, что-то торчало, а внутри как будто бы сидели пришельцы какие-то. И только когда мы уже поравнялись, мы поняли — это были абсолютно вооруженные люди в касках. Это были, естественно, — ну как пидоров можно еще назвать, — рашисты, скажем, которые ехали именно в бой. Потому что как только мы доехали до квартиры, мы услышали этот бой, и вот эту всю ночь — это было реально незабываемо. Это впервые, когда очень близко от нас стреляли. Причем стреляли так, что нас просто вынесло из постели и перенесло в самый дальний угол квартиры, и мы просто укрылись и лежали на полу до самого утра. Незабываемые были ощущения. — Это был бой стрелковый? — Да, это был бой не только стрелковый, тогда что-то очень тяжелое — то ли от нас стреляли, то ли в нашу сторону. То есть это было громко так, что девятиэтажка — ты просто сидишь, а у тебя стены, такое ощущение, картонные. И очень интересное ощущение, потому что ты ничего не можешь поделать и как бы бояться уже бессмысленно. И нет такого ощущения, что вот как будто бы последние моменты твоей жизни, у тебя все перед глазами пролетает. Ничего не пролетает, но очень интересные ощущения. Ты полностью в моменте здесь и сейчас. И потом — я помню хорошо это утро, когда те люди, которые были здесь, в Краматорске… Боже, Сережа Коротун еще был жив, мы перезванивались через каждые 15 минут. Он пешком шел на работу и проходил через площадь, и он рассказывал, что видит. Он говорил: «Они собрались на площади, они погрузились в машины, они выехали на [вулицю] Орджоникидзе [з 2016 року Олекси Тихого], они на автобусах по Орджоникидзе выезжают из города». Боже мой, и мы слышали это все. И потом, когда нам сказали: «Украинцы на площади, мы видим украинцев на площади», — я просто не могу передать эти эмоции.