Вікторія Гончаренко Viktoriya Honcharenko

* 1965

  • У меня подруга, она волонтерит в общем-то. И она говорит: «Вита, я пойду волонтерить на вокзал». И я думаю, и я пойду. Мы на время не договорились. Я говорю: «Хорошо, и я пойду». Она говорит: «Подходи». А там же как раз вот эти поезда [евакуаційні], людей много было. Я говорю: «И я приду». И я только собралась. А работы уже никакой. Ну, магазин открытый, дверь открытая. Какая работа вообще? Прихожу, то есть по инерции. Надо что-то делать. И тут заходит моя знакомая. Говорит: «Вита, давай попьем кофе». Она тоже очень волновалася. Ну, все вот такое. Я говорю: «Хорошо». Я включаю чайник. Она приходит с конфетами «Коровка». Я включаю чайник. Чайник гудит. Она заходит с этими конфетами. И начало взрываться. У меня вылетают окна. Мы падаем на пол и ползем в сторону подсобки, старое помещение. Вот туда. А в магазине были люди. Еще там знакомая зашла. Ну, просто зеваки зашли, памятники посмотреть. Ну, просто. Ходят, клиенты ходят. То есть они тоже падают. Я говорю: «Ползем туда». И они ползут. Вот так всё в пыли. Один памятник свалился. Грохот стоял очень. Просто страшно. Это было страшно. Все памятники в этих — «Коровке» в общем-то. И затихло. И мы потихоньку выходим. Затихло. А там как-то были — один бабах и много. То есть там, видно, что-то упало и взрывалось. Я не разбираюсь в этих снарядах. И очень много… Не так, чтобы как бы один прилет и всё. Нет. Там очень долго взрывалось, взрывалось, взрывалось. И мы потом выходим, смотрим в сторону вокзала. Там дым. И мы чуть-чуть ближе приходим. Подходим. Я слышу отчетливо крик. Люди кричат. Люди. Это просто как вот… мужчины, женщины. Просто как вой стоит, крик. И люди бегут с вокзала. Они просто бегут. Кто-то просто с вещами. И мы туда не подходили уже. И они идут. То есть я начала разговаривать с кем-то. Они набилися в магазин. Все в кровище. Ну, не все. Кто-то в крови. Я говорю: «Может, какая-то помощь [потрібна]?». Это не ихняя кровь, в общем-то. Армянская семья там пришла. Откачали эту бабушку. Они все целые. Одна женщина была, так, моего возраста плюс-минус. У нее вообще истерика была. Она не понимала, где я, шо я. Я начала на нее орать матом. Она видит: чужая тетка на нее орет. Я говорю: «Ну, давай, ну, приходи в себя». Она говорит: «Я не понимаю. Я там была». Ну, то есть, видно, это самое. Я говорю: «Ты с кем?». — «Сама». — «Тебе есть кому звонить?» — «Есть». — «Звони». — «А шо я скажу?» То есть человек в этом [шоці]. Ну, я с ней побыла. Она начала там… «Ну, звони хоть кому». Она начала звонить мужу. Смотрю, она уже как бы это самое — разговаривает. Потом она пошла. Потом поблагодарила. Я говорю: «Есть куда идти?». Она говорит: «Девушка, спасибо. Потому что я не знала, где я и шо». И многие такие там. Мужчина один сидел в кровище. Ну, он целый. Я говорю: «Тебе шо-то надо?». Он говорит: «Не-не-не. Всё, всё нормально». И вот эта вся толпа, вся Триумфальная [вулиця] была в каплях крови. Школьная [вулиця] была, вот там переход, арка такая — тоже. Это было страшно. Вот они схлынули. Некоторые пошли в ДК [Будинок культури] Быкова. Некоторые пошли в церковь напротив. <…> Мы потом пошли. Близко к вокзалу не подходили. Так. Посмотрели. Видели там машины. Трупы лежали. Потом уже все схлынули. Приходит моя подруга. А она там была. Она это всё видела своими глазами. Но она осталась жива. Она приходит. У нее белые кроссовки. Они все в крови. Говорит: «Вита, это всё было на моих глазах». Говорит: «А чё я как бы не пострадала? Я была как раз… Первый прилет был там, где вот эта палатка. Вот туда. Второй где-то еще, по-моему. Я была как раз между». В основном они попали в палатку. Основная масса людей была там в палатке. Там был чай, кофе. Вот там вот всё. Кто был в помещении вокзала, те осталися. И кто был там как-то между, вот осталися.

  • — И я помню, когда уже ночью, это вообще — звуки, это взрывы, это было страшно в общем-то. И мне в два часа ночи звонит подружка, говорит: «Вита, — говорит, — освободили, ушла эта банда Гиркина со Славянска. Они ушли». Я думаю: «Опачки, как так?». И они сутки простояли в Краматорске. Вся площадь была в этих идиотах. Чёрное было всё. Они потом, под утро, часов в восемь ушли. Площадь была вся в мусоре. Потом быстро её убрали. И они пошли в сторону Донецка. Я жду, когда ж их, блядь, в Донецке встретят, так сказать, шахтёры. Щас. Так я и до сих пор не дождалася. И мы потом собралися с друзьями. На следующий день ходили мы по городу. Город был пустой. В старом городе был открыт один магазин. То есть открыты были те магазины, которые за Украину. Все остальные были закрыты. Мы пошли пешком в парк Бернацкого. Они там забыли, ну, не танк, а... Ну, я не знаю, как называется эта военная машина. — БМП. — О! Там даже какие-то снаряды были. Вот это мы посмотрели, пофоткали. У меня даже фотки есть. Потом мы через Новый свет [район] пешком туда. Город был вымерший. <…> У меня телефон разрывался. Половина не соображали. Мне в основном звонили: «Вита, ну шо, хватают людей? Шо, бендеры хватают людей на улицах?». Я говорю: «Ну сколько можно, а? Ну сколько можно? Я ж сколько с вами беседу проводила. Хто кого должен схватить?». Мы прошли до исполкома [міськради]. Там наш флаг уже повесили. Вот это ми прошли. А ничего же не ходило. И видим, что магазины некоторые открылись и флажки повесили. <…> Мы все обнимались. Кое-кто вышел. Одна с собакой вышла. Я даже сейчас ее знаю. У собаки были на поводке вот эти ленты. Она просто со слезами на глазах. И мы прошли по городу и пошли в сторону — это выезд с города, там, где вот эти дома были, там, где попал снаряд. — На Станкострое? — Да, на Станкострое [район]. Вот эти дома, сейчас там отремонтировали. И там наши хлопцы стояли. Они все такие черные, чумазые. Мы там конфетами угостили, поговорили. Они все оттуда, там один с Винницы, в основном с Закарпатья. И мы спрашиваем: «Хлопцы, шо вас сподвигло к нам прийти на Донбасс?». А он говорит: «А навіщо мені потрібно... Вони ж до мене прийдуть. Вони ж прийдуть до мене». То есть вот ума хватало. И мы провели, может, полчаса, там покрутилися. И вот за полчаса машин 10 остановилося. А там у них стоит танк, флаг, их там человек пять. Просто стоят они, никого не трогают, вот просто стояли. Машин 10 остановилось, люди молча выходили, кто с двумя сумками, кто с сумкой, молча, ставили возле этих хлопцев, там еда, сигареты, вот такое. Кто обнимал этих хлопцев, кто просто молча: «Це вам. Це вам. Це вам». И молча уезжали. Я сама говорю, что город «ватный», много ждущих. Но есть и такие люди.

  • Потом референдум. Какие толпы бежали по улице. Я помню, я ж на работе. Да триумфальные. Они все забегают, они все радостные: «У нас будет Россия. Мы ненавидим эту Украину». И они все бегут в ДК [Будинок культури] Быкова на референдум. Я иду пешком, я на Ивановке [мікрорайон Краматорська] как-то жила. Иду пешком. Там тоже вся Ивановка гудит. «У нас будет Россия». Там тоже референдум. С кем я не пытаюсь разговаривать, меня никто не слышит. Все орут: «Нафиг эту Украину. У нас будет Россия. Украина — это фашисты». Потом приходят как бы знакомые попы с московских церквей. Я их как бы знаю в общем-то. Они тоже начинают рассказывать: «Украинский язык — это от сатаны. Это всё Украина, она должна исчезнуть». Это было страшно. Потом мой знакомый, историк, преподаватель истории. Я сколько лет с ним общалася. Он заходит ко мне на работу. А у меня как-то был магазин, как клуб. Все мимо как бы заходят. И он говорит: «Вита, зачем эта Украина нужна? Она распадется. Это мы Россия. Там к Венгрии. И вообще, ты же не знаешь. В Славянске уже втыкнули католический крест. У нас обещают, сказали, отберут нашу веру». Я говорю: «Так ты чокнутый чи шо вообще?». И я на это всё смотрела, как на какой-то художественный фильм. Думаю, ну, не может такого быть вообще. Но тем не менее. И вот это после [20]14-го я постоянно ждала продолжения. Все говорили: «Вита, та не будет. Вита, та ну не будет. Щас, пожалуйста».

  • Это где-то больше недели, если не больше, вот я не помню, перекрытые улицы. Я жила возле ЖД-вокзала, а ездила на работу к Южному вокзалу, это через весь Донецк практически. Но ездили какими-то окольными путями, и приходилось половину дороги идти пешком, потому что шахтеры стояли, по-моему, где цирк. Там я их видела. Они все черные, касками лупили по асфальту. Это было страшно. Не пропускали они никого. Троллейбусы не ходили. Может, какой-то период кого-то пропускали. Я помню, что мой знакомый говорит: «Вита, жена рожала, меня… я на коленях умолял пропустить». Его пропустили. То есть вот там я помню. И еще где-то они перекрывали дорогу. Их было очень много. Они все были черные, вот тут все черные. И вот это лупашили, грохот стоял неимоверный.

  • — Это был такой ветер свободы. Это был такой подъем. С другой стороны, это была такая растерянность у другой категории людей. То есть половина ощущали: «Вот оно, сколько возможностей». Ну, опять же. Мы открыли фотографию: пожалуйста, занимайтесь. А кто-то страдал за этим Советским Союзом. Он не понимал, что происходит. Во-первых, эстрада появилася, музыка всякая. Во-вторых, литература стала выходить любая. Бери, всё. Это было — очень подъем. Всякие передачи. Вот этот Невзоров, «Окна», по-моему, передача была. Боже, как мы это всё смотрели. <…> Кто-то рыдал, это было время перемен. — А среди ваших знакомых были люди, которые рыдали или это были люди старшего возраста? — Это были люди старшего возраста, и мы на них вообще особо не обращали внимания. Вот как они там плачут — за чем вы плачете? Ну, всё как сейчас, они плачут за какой-то стабильностью. За какой стабильностью? Всё детство прошло в очередях, стабильность, с этим бидончиком полдня стоишь, в общем-то, за этой губной помадой из Франции. Ну, какая стабильность?

  • — Нельзя было не пойти на парад. Нужно было писать заявление по каким-то очень серьезным причинам, чтобы отпустили от посещения парада. Это могли были или роды, или смерть, или больница, или там кто-то куда-то уезжал. Но нужно было или бутылку поставить начальнику, чтобы он отпустил. Потому что потом в школе разбирали, почему человек не пришел на этот парад. — Как отслеживали? Может, вы в толпе затерялись просто? — Нет, ну как отслеживали? Был специальный человек, чтобы контролировал, кто пришел, но в основном это уже в школе. Видно, родители, если кто там уезжал, сами как-то отмазывали в школе. А вот уже я училась в техникуме, там уже четко, вот парад прошел: «А, Иванова не было». Комсомольское собрание: «А где ты был?». Человек вставал и рассказывал: «Вот я, да ко мне родственник приехал. Та я заболел», туда-сюда. <…> Отчислять — не отчисляли, но это был выговор очень даже. — На какие праздники эти парады проходили? — 1 мая и 7 ноября. Вот это два святых праздника. <…> И тут, главное, еще нюанс такой. Мы собирались все возле техникума. Всем выдавали нести транспарант. На палке какого-то члена бюро. Так было. Главное, чтобы успеть куда-то отойти, чтоб тебе не дали эту палку. Но палки выдавали всем. Всем хватало. Я думаю, сколько этих было членов бюро, что всем хватало. Или флаги, флаги. То есть надо. И мы также шли колонной куда-то там по [Шкадінова], сейчас Академическая, чтобы встроиться там в конец. Когда уже енкаэмзовцы [робітники Новокраматорського машинобудівного заводу] прошли, вот мы встраивались туда в конец и шли. Трибуна параллельно ДК НКМЗ [Будинок культури Новокраматорського машинобудівного заводу]. И мы шли, они там: «Cоветским студентам такого-то тех[никума] “Ура!”». Мы должны крикнуть: «Ура!». Крикнули «Ура!», прошли туда. И здесь самый такой важный момент. Нужно было найти кого-то зазевавшегося и сделать так: «Ой, Коля, подержи, пожалуйста, мой флаг, пожалуйста, подержи. Я сейчас, я сейчас — подержи». Но все ж Коли были тоже начеку. Но все равно мы находили, что стоит ему взять эту палку — всё, нас уже не было. А все остальные видят, что ж «Коля, ты все равно идешь в техникум». И все облокачивали вот эти все флаги на этого Колю. А всё уже, то есть Коля уже держит свой, чей-то, и на него облокотили. Нас никого нету.

  • Celé nahrávky
  • 1

    Kramatorsk, Donetsk region , 11.04.2024

    (audio)
    délka: 02:10:04
Celé nahrávky jsou k dispozici pouze pro přihlášené uživatele.

Не слухай нікого, роби те, що тобі подобається

Вікторія Гончаренко в Краматорську, 2024 р.
Вікторія Гончаренко в Краматорську, 2024 р.
zdroj: Photo by Nastya Telikova

Вікторія Гончаренко — підприємиця, художниця і фотографиня, яка лишається в рідному прифронтовому місті й після повномасштабного вторгнення Росії в Україну. Народилася 1965 року в Краматорську, де її дитинство минало в типовій радянській атмосфері. Після завершення школи у 1983 році здобувала бухгалтерську освіту в Краматорському технологічному технікумі. Працювала за фахом на підприємстві «Побутрадіотехніка», проте через одноманітність роботи змінила професію. На початку 1990-х вирішила почати нове життя в Донецьку. Там опанувала фотографію, працювала фотографинею, згодом відкрила свій фотосалон. У Донецьку сповна відчула атмосферу буремних 1990-х, була свідком шахтарських протестів. У 2012 році через сімейні обставини повернулась до Краматорська. Відкрила власний бізнес — магазин ритуальних послуг, який продавав пам’ятники. У квітні-липні 2014 року перебувала в захопленому бойовиками «ДНР» місті, брала участь у мітингах на підтримку єдності України. Залишилася в Краматорську й після повномасштабного російського вторгнення 2022 року. Допомагала пораненим внаслідок обстрілу Краматорського залізничного вокзалу 8 квітня 2022 року. Після цього закрила магазин і стала комунальною працівницею. Веде сторінку краматорського фотоклубу «Час змін» у фейсбуці та малює картини. Мріє про новий творчий бізнес після перемоги.