Максім Шчур Maxim Shchur

«Газету начали издавать. Мы организовали уличные акции. Уличный театр, который мы вместе делали — мы отмечали годовщину покушения Игната Гринявицкого и Николая Рысакова на русского царя Александра II. Мы по этому поводу написали и поставили пьесу на улице. Это был наш анархический перфоманс. Там было неясно, против чего мы выступали, а мы с одной стороны восхваляли анархизм, а с другой стороны высказывались против Российской империи и фактически противостояли диктатуре. Царь Александр, выступавший в этой пьесе, говорил голосом Лукашенко, с таким же акцентом, как и он. То есть, намек был ясен. Это было очень насыщенное время». Тогда репрессии не были такими тяжелыми, как сегодня, когда они вернулись к советским масштабам репрессий и даже хуже. Начиналось лайтово. Когда нас задерживали в то время, нам давали по пять суток, я сидел как раз пять. Особо активным организаторам давали 10, а обычным участникам, которые шли и что-то кричали, — по пять суток. Я сидел на том самом Окрестина, но не был напуган, совсем. Тогда у белорусских ментов не было такой брутальности, как сегодня и как позднее уже было при Лукашенко после 1999 года. Ну да, взяли, но отношение было нормальное, не было такого жестокого отношения. Мы понимали, что это, конечно, грубовато, но это менты — потомки сталинских традиций, они не могут иначе. Когда мы сидели, мы чувствовали, что мы на своем месте, что это наша миссия, мы сейчас отсидим и снова пойдем на акции. Конечно, нас вызывали к декану, к ректору, в милицию на какие-то разъяснительные беседы, короче, портили жизнь, но в 90-е это было еще терпимо, потом стало хуже.»

«После 2020 года у очень многих белорусов, проживающих за границей, и многих активистов, покинувших страну — а очень много людей уехало — [силовики] пошли по родственникам [в Беларуси]. Если кто-то активен, они ходят, преследуют. Всегда есть такая опасность, что если вы какое-то активное участие принимаете, то могут прийти. Я такого активного участия не принимаю сейчас, а в 2020 году принимал, потому что 2020 год меня, конечно, очень вдохновил. Мы в Праге здесь с белорусами старались также быть активными, что-то делать, и шествия организовывали, и экзитпол во время выборов возле посольства, и пикетировали посольство, и на Старомаке встречались, различные были акции. В медиа много разъясняли также белорусскую ситуацию, по радио, писали что-то в газетах и т. д. Но после того, как пришла эта волна репрессий с конца 2020 года – начала 2021 года, у меня лично небольшое выгорание настало. Кроме того, был ковидный локдаун. Я тяжело переносил нашу белорусскую неудачу. Она закономерна, потому что, к сожалению, реставрируется Советский Союз и все эти порядки. Я не особо активен с тех пор, с 2020 года. Мог бы быть более активным, но сейчас я больше занимаюсь своим творчеством, пишу и переосмысливаю, пытаюсь найти смысл жизни, как жить дальше. У многих белорусов та же самая проблема сейчас, тех, кто уехал за границу, им очень непросто, и я очень хорошо их понимаю. Потому что, когда я уезжал 25 лет назад, я уезжал абсолютно в никуда, там не было диаспоры и даже не было хорошего интернета, не было возможности поддерживать связь. Это был 1998 год, и на самом деле было очень непросто. Но мне повезло, что я уехал именно в Прагу, к «Радио Свабода», к белорусским деятелям.»