Následující text není historickou studií. Jedná se o převyprávění pamětníkových životních osudů na základě jeho vzpomínek zaznamenaných v rozhovoru. Vyprávění zpracovali externí spolupracovníci Paměti národa. V některých případech jsou při zpracování medailonu využity materiály zpřístupněné Archivem bezpečnostních složek (ABS), Státními okresními archivy (SOA), Národním archivem (NA), či jinými institucemi. Užíváme je pouze jako doplněk pamětníkova svědectví. Citované strany svazků jsou uloženy v sekci Dodatečné materiály.

Pokud máte k textu připomínky nebo jej chcete doplnit, kontaktujte prosím šéfredaktora Paměti národa. (michal.smid@ustrcr.cz)

Irina Scherbakova Ирина Щербакова (* 1949)

• родилась 14 мая 1949 года в Москве

• окончила филологический факультет МГУ по специальности филолог-германист, защитила кандидатскую диссертацию по германистике, переводчик немецкой литературы

• с конца 1970-х годов записывала на диктофон устные воспоминания бывших заключенных ГУЛАГа

• в 1988 году стала одной из основательниц общества Мемориал, руководила молодежными образовательными программами Мемориала, двадцать лет проводила ежегодный конкурс «Человек в истории. Россия — XX век» для школьников

• с 1991 года занималась работой в архивах КГБ: изучала советские лагеря специального назначения на немецкой территории после 1945 года

• работала редактором «Независимой газеты»

• в 1992—2006 годах преподавала в Российском государственном гуманитарном университете устную историю и визуальную антропологию

• в 1994—1995 годах читала лекции по устной истории в Научной коллегии Берлина

• в 1998—2009 годах преподавала в институте гуманитарных наук в Вене, была приглашенным профессором в Зальцбургском, Бременском, Йенском университетах

• в марте 2022 года вместе с мужем покинула Россию, сейчас приглашенный профессор колледжа Имре Кертеса Йенского университета

• член академического научного совета Фонда мемориальных комплексов Бухенвальд и Миттельбау-Дора; член правления организации «Акция искупления», Германия; член правления Фонда Марион Денхофф; сопредседатель правления возрожденного общества «Мемориал. Будущее»

• награждена орденом «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия», премией Карла Осецкого за исследование истории XX века и вклад во взаимопонимание между Россией и Германией, премией Московской Хельсинской группы за развитие прав человека среди молодежи и др.

Нравственная катастрофа России

Ирина Щербакова — германист, переводчик, историк, правозащитник и общественный деятель Мемориала. Родилась и жила в Москве до отъезда в марте 2022 года в знак несогласия с развязанной Россией войной против Украины. Она хорошо усвоила историю своей страны по рассказам родителей, принадлежавших к советской элите: война, вера в социализм, разоблачение Сталина, еврейская дискриминация в СССР — и это редкий пример семьи, где все помнили, обсуждали и анализировали. Она находилась в эпицентре духовной жизни Москвы: их дом был центром встреч с писателями, мыслителями, бардами, диссидентами, гулаговскими заключенными. Еще в советское время Ирина стала записывать воспоминания узников ГУЛАГа, что послужило началом работы Мемориала после перестройки. Сейчас живет в Германии, профессор Йенского университета.

Предки — особый случай

Ирина Лазаревна Щербакова (ур. Шиндель, или, по псевдониму отца, Лазарева) родилась 14 мая 1949 год в Москве.

Бабушка и дедушка по материнской линии — евреи, происходили из города Стародуб, где жили за чертой оседлости. Прабабушка Этля Якобсон положила начало еврейской эмансипации семьи: она занималась предпринимательством — выращивала табак в нанятом имении Ивайтенки и после погромов в начале ХХ века приняла решение о русификации семьи: все дети учились в русских гимназиях, воспитывались в духе атеизма. Одна из дочерей — Мириам Розкина-Мирова (ур. Якобсон), бабушка Ирины — приняла Февральскую революцию, писала в дневнике: «Теперь открыты все пути!» Дедушка Яков Розкин, из бедной еврейской семьи, учился за счет еврейской общины в Реальном училище в Стародубах, потом в университете в Брно, Австро-Венгрия. После революции вступил в Бунд, стал функционером местных Советов депутатов в Стародубе (псевдоним Розкин-Миров — по имени жены Миры), руководил газетой «Полесская правда» в Гомеле, потом был назначен в Москву в Коминтерн помощником Зиновьева, затем Мануильского. Жили в общежитии Коминтерна на ул. Горького (Тверская 33). Чудом избежал сталинской чистки, поскольку 1937—1939 годах руководил школой военных летчиков в Азербайджане. Их друзья по Коминтерну практически все были репрессированы. Дед вернулся в Москву, редактировал журнал «Интернационал», был референтом-помощником Георгия Димитрова. С 1945 года служил у Димитрова в Болгарии, после возвращения в Москву работал в международном отделе ЦК. Жил в ожидании ареста, хранил пистолет на даче, чтобы в случае ареста застрелиться.

Мать Ирины, Надежда Яковлевна Мирова (1927—2009), родилась в Москве, росла в атмосфере Коминтерна, училась в правительственной школе в классе со Светланой Аллилуевой, детьми Микояна, Молотова. Вспоминала, как арестовывали родителей одноклассников, как постепенно расставалась с романтической верой в СССР.

Отец, Лазарь Ильич Шиндель (псевдоним Лазарев, 1924—2010), из Харькова. Бабушка Фаня Владимировна Шиндель (ур. Гинсбург) — домохозяйка, дед Илья Борисович Шиндель был снабженцем на авиазаводе. Отец с первым курсом Ленинградского военно-морского училища был брошен в Сталинград, один из немногих выжил, на Саур-Могиле был тяжело ранен, остался без пальцев на руке, получил инвалидность. Его бабушка и дедушка погибли в гетто в Днепропетровске в 1941 году. Родители уехали в эвакуацию с авиационным заводом в Куйбышев, там и остались после войны. Отец окончил филологический факультет МГУ, где познакомился с мамой, на втором курсе они поженились.

Детство среди взрослых

Детство до школы Ирина провела с бабушкой и дедушкой — жили все вместе в одной квартире в Нижнем Кисловском переулке, дом 3, рядом с Кремлем. Бабушка много рассказывала о своем детстве, матери, гимназии и никогда не отстраняла Ирину от «взрослых разговоров», что сформировало ее отношение к истории, прошлому семьи и страны и семитству. «Я прекрасно понимала, где мои корни, что мы евреи, но у нас нет ни языка, ни культуры. Это создавало мою идентичность».

Вспоминает, как бабушкины подруги в 1955—1956 годах стали возвращаться из лагерей, они часто у них останавливались, ночевали, жили: «Я с детства понимала, что они пережили, как они отличаются, как они выглядят, как они относятся к еде. Как ничего не пропадает, ни одна тряпочка, ни один кусочек хлеба». Дед помогал возвращавшимся — писал ходатайства. Он очень тяжело переносил крушение всей жизни, ХХ съезд и умер от инфаркта в 1956 году, ему было 63 года. Но они избежали худшего — арестов, и бабушка благодарила судьбу.

Антисемитская кампания и смерть Сталина

В начале 1950-х годов родители попали под антисемитскую кампанию: их нигде не брали на работу. Отец поступил в аспирантуру благодаря другу, который отказался от места в его пользу из солидарности. Диссертация отца была посвящена военной лирике К. Симонова, с ним возникли дружеские отношения.

После смерти Сталина у родителей уже не было иллюзий относительно режима, системы, диктатуры. Отца наконец взяли на работу в «Литературную газету» в отдел братских литератур. Мама преподавала в школе.

Атмосфера оттепели дома: нескончаемые гости

Ирина вспоминает, что росла в атмосфере культуры оттепели: отец дружил с Василем Быковым, Булатом Окуджавой, Алесем Адамовичем, Виктором Некрасовым. С Константином Симоновым были у него непростые отношения из-за того, что Симонов сыграл роль в антисемитской кампании, но отец стал его душеприказчиком, развеял прах Симонова под Смоленском.

Вспоминает, что дома собирались большие компании: нехитрая еда — вареная картошка, колбаса, шпроты и громкие разговоры о политике и литературе. «Все сопровождал алкоголь — единственное, что снимало посттравматический синдром. Пили не только фронтовики, но и дети войны. Как Рассадин: отец погиб, мать умерла. Юрий Давыдов — после лагеря… Все пили как сумасшедшие».

Друзья и коллеги отца — чехи

Отца уволили из «Литературной газеты» в 1958 году за статью «Окопная правда». Он автор этого термина, у него были неприятности в ЦК. Он работал в журнале «Вопросы литературы», был связал с чехословацкими военными писателями, со Зденеком Немечеком, сотрудниками журнала «Пламень», куда писал статьи; к нему приезжали деятели Пражской весны из журнала «Пламень».

Ирина вместе с отцом побывала в Праге в 1967 и 1968 годах. «Веяло большой надеждой: может быть, чехам это удастся и тогда это будет пример, что возможен социализм с человеческим лицом».

Прагу вспоминает как кафкианскую: темную, серую. Они бродили по старому Еврейскому кладбищу с другом отца ночью.

Ирина видела ожившее студенчество, уезжала с чувством зависти. Однако отец был настроен пессимистически, считал, что советы будут вводить войска.

21 августа 1968: не забуду этот день

Ирина была на подмосковной даче и включила телевизор: «И вдруг посреди дня прерванная трансляция и сообщение ТАСС… наши вошли в Чехословакию. У меня было ужасное ощущение: абсолютное крушение всяких надежд, что в социалистическом лагере что-то может измениться; я так и умру, не увидев перемен».

В университете было студенческое общее собрание: «Выступали и говорили, что, если бы наши не вошли, вошли бы войска НАТО. Слушать эту феерическую муру было ужасно, не было сил даже встать и уйти».

Немецкая филология

Немецкий язык Ирина учила с детства с гимназической преподавательницей, да и дома говорили по-немецки — у деда в Коминтерне языком общения был немецкий.

Ирина интересовалась историей, но советский истфак был слишком идеологизированным, а германистика давала некоторую свободу. Она поступила на филфак МГУ, занималась немецкими романтиками, писала курсовую по Гофману, дипломную по политической сатире в Веймарской республике.

Благополучная жизнь и тяжесть времени

Ирина вышла замуж в 1972 году. Муж Александр Щербаков (1946 г.р.), физик-экспериментатор, работал в Курчатовском институте. В браке родились дочери: Мария (1972), Елизавета (1985). Молодожены переехали в новый кооперативный дом на Октябрьском поле, маршала Бирюзова, 43.

Казалось бы, это были благополучные годы: еще молодые активные родители, бабушка жива, дочка росла. Работала Ирина в журнале «Советская литература (на иностранных языках)»: проверяла цитаты на всех языках. Почти десять лет занималась переводами: сначала произведений литературы ГДР, а потом западногерманской. Ее переводы ранее не публиковавшихся на русском новелл Франца Кафки вошли в полное собрание сочинений и до сих пор переиздаются. Это стало неплохим заработком: тиражи были большие.

Тем не менее воспринимались эти брежневские годы как «свинцовые»: «Общая атмосфера действовала на меня депрессивно, тяжесть этого времени, невзирая на молодость, хватала за горло. Чувство тягомотины, того, что перемен не будет. Все время кого-то ссылают или сажают: Сахарова в ссылку, Солженицына за границу». Транквилизаторы были еще не те и плохо помогали.

Архипелаг ГУЛАГ

Первый толчок от ощущения застывшего времени произошел, когда прочла «Архипелаг ГУЛАГ». А прочла его в числе первых в СССР. «Мама была одной из „невидимок“ — так Солженицын называл людей, которые ему помогали».

По Коминтерну у мамы была подруга Элизабет (Лиза) Маркштайн, дочка председателя австрийской компартии. Лиза — первый переводчик «Архипелага ГУЛАГ» на немецкий язык, за что ей на долгие годы, вплоть до перестройки, запретили въезд в СССР.

Ирина получила один из первых экземпляров «Архипелага ГУЛАГ» — на тонкой бумаге, почти прозрачной. «Я была кормящая мать, было самое начало зимы 1973 года. Мама мне дала книгу на сутки, и я быстро ее прочла».

Оказалось, это то, что ее интересует, поскольку подобные рассказы она слышала от бабушкиных подруг, которые пережили ГУЛАГ. «Я решила, что это мой путь, и я должна расспросить людей».

Филипс и начало записей

В конце 1979 года Элизабет Маркштайн подарила Ирине диктофон Рhilips. Еще до конца не понимая, что делать, она начала записывать на кассеты воспоминания бабушкиных подруг. Самым трудным было купить дефицитные импортные кассеты, советские были некачественные, рвались. Иногда использовала кассеты с музыкой, и качество падало. Записывала в свободное время, которого не было много: советский быт был тяжелым — иногда раз в несколько месяцев, иногда более интенсивно. Люди по цепочке передавали ее друг другу.

За десять лет собралась несколько сумок этих кассет.

Это имело психологические последствия: Ирина вышла из депрессии. На нее производило огромное впечатление то, что женщины, потерявшие мужей, детей, прошедшие лагерь, оставались людьми: любили жизнь, сохраняли оптимизм.

Прорабы перестройки, демонстрации, Мемориал

Начало перестройки было долгожданным, фантастическим временем. Так называемых «прорабов перестройки» от Юрия Карякина до Алеся Адамовича Ирина знала — это были друзья отца. На демонстрации ходили три поколения семьи: родители, Ирина с мужем и маленькая дочка на плечах.  

В 1988 году Ирина участвовала в первой учредительной конференции Мемориала. В основу легла ее коллекция устной истории — ее опыт оказался уникальным, как и коллекция Арсения Рогинского, который все советские годы собирал архивы. На первых собраниях Мемориала Ирина рассказывала о тех людях, которых записывала, и Мемориал оцифровал эти записи.

Борьбу за правду проиграли экономически

Жизнь покатилась невероятно быстрыми темпами — Ирина была вовлечена в поток перестройки: писала для «Независимой газеты» и «Московских новостей» о ГУЛАГе, используя свои записи. С Дарьей Хубовой создала лабораторию устной истории в РГГУ, вела семинар по исторической памяти, роли исторического свидетеля.

Когда открылись архивы, Ирина стала координатором большого проекта в Москве по разоблачению спецлагерей НКВД в Германии на местах нацистских лагерей Бухенвальд, Заксенхаузен; работала с немецкими коллегами.

Получила научные стипендии в Германии, Австрии. Преподавала в университетах в Зальцбурге, Бремене.

В Мемориале организовала исторический конкурс для старшеклассников «Человек в истории. Россия — XX век». После ухода Рогинского отвечала за историческую просветительскую работу.

С одной стороны, она констатирует, как росла поддержка деятельности Мемориала: все больше людей восстанавливали память о предках, погибших в ГУЛАГе, приходили к Лубянскому камню читать список имен расстрелянных.

С другой стороны, вспоминает экономическую катастрофу для самых разных людей, в том числе интеллигенции. Совсем перестал оплачиваться труд писателей, поэтов, а они привыкли к высоким гонорарам — тиражи были большие, не оплачивался труд профессуры, учителей, библиотекарей. Это люди, которые на первых порах поддержали свободу слова.

«Мы очень торопились и очень старались, но силы были неравны».

Почва для прихода Путина к власти

Борьба за свободу осталась в поле деятельности активистов: в сети Мемориальских организаций, в акциях. А мейнстрим не пошел в эту сторону, постепенно стала возникать ностальгия. «Людям не хотелось слушать про ужасы прошлого, признать, что была оккупация республик, в голове не умещалось, сопротивлялись этому, не соглашались с распадом Союза».

Приход Путина к власти восприняла мрачно. Правда, никогда не думала, что дело может дойти до войны.

Мемориал был объявлен иностранным агентом в 2014 году, сначала правозащитный центр, потом, в 2017-м, Международный мемориал. Это делало работу все более трудной. «Школьный конкурс стал одной из главных мишеней — было много сюжетов по ТВ, когда меня изображали врагом патриотизма, что я школьников учу на иностранные деньги западным ценностям, а на самом деле — пересмотру истории…»

Муж ходил на демонстрации, и его задерживали, выписывали штрафы. «Но я бы никогда из страны не уехала, даже когда Мемориал — старая и известная организация — был ликвидирован по решению Верховного суда». Хотя дети давно уже за рубежом: младшая защищает диссертацию по античной философии в Бамбергском университете, старшая с 2009 года живет в Нью-Йорке, там родились внучки Ирины.

Нравственная катастрофа России

«Война сделала пребывание там невозможным. Последнее, что я скажу: не из страха мы уехали, а из-за ужасного, кошмарного ощущения абсолютной нравственной катастрофы и моей ненависти и такого гнева, что я все равно не могла бы там нормально жить. А работать над просветительскими проектами стало абсолютно невозможно».

Ирина живет в Германии, преподает в университете. Она воссоздала «Мемориал. Будущее» в Берлине. Это уже другая жизнь.