Následující text není historickou studií. Jedná se o převyprávění pamětníkových životních osudů na základě jeho vzpomínek zaznamenaných v rozhovoru. Vyprávění zpracovali externí spolupracovníci Paměti národa. V některých případech jsou při zpracování medailonu využity materiály zpřístupněné Archivem bezpečnostních složek (ABS), Státními okresními archivy (SOA), Národním archivem (NA), či jinými institucemi. Užíváme je pouze jako doplněk pamětníkova svědectví. Citované strany svazků jsou uloženy v sekci Dodatečné materiály.

Pokud máte k textu připomínky nebo jej chcete doplnit, kontaktujte prosím šéfredaktora Paměti národa. (michal.smid@ustrcr.cz)

Boris Belenkin (* 1953)

• родился 6 октября 1953 года в Москве, тогда СССР — в немецко-еврейской семье

• во время учебы в Московском педагогическом институте распространял самыздат

• в 1973 г. был арестован, затем отчислен из института

• работал пионервожатым, методистом в кинотеатре

• в 1983 г. его допрашивали на Лубянке по поводу друзей: писателя Феликса Светова и его жены Зои Александровны Крахмальниковой

• заочно окончил киноведческое отделение ВГИК, работал в кинолаборатории

• c 1988 г. сотрудник «Мемориала», составляет библиографию репрессий. Исполнительный директор «Научно-информационного и просветительского центра Мемориал»

• в 1990-е гг. публиковал исторические статьи, издал книгу «Авантюристы великой смуты», писал киносценарии к телесериалу «Больше, чем любовь»

• 7 октября 2022 г. выступал в суде по делу «Мемориала»

• 7 октября, вечером, после заседания суда, покинул РФ, живет в эмиграции с супругой Ниной в Праге, продолжает деятельность «Мемориала»

Нестандартная семья

Борис Беленкин родился 6 октября 1953 года в Москве в день рождения деда по материнской линии Баруха (1888—1941) и назван в его честь.

Мать Бориса, Ганна-Лора Беленкина (в девичестве Фаерман, 1923 г. р.), родилась в Берлине в смешанной семье: ее мама Марга (урожденная Бютов) — немка из города Гюстров в земле Мекленбург, отец Барух из многодетной семьи белорусских евреев Двойры и Баруха Фаерман. В 1912 году Барух уехал учиться в Берлин, в коммерческий институт, с началом Первой мировой войны попал в концентрационный лагерь Хольцминден, а после ее окончания женился на немке Марга, работал в советском торгпредстве в Германии, так же был фотографом-любителем, участвовал в выставках. В 1930 году Барух перевез жену и дочь Ганну-Лору в Советский Союз, работал в Станкоимпорте. Он погиб в 1941 году в рядах московского ополчения. Как ни странно, это спасло близких от репрессий — семьи ополченцев не трогали, и Ганна-Лора даже смогла получить высшее образование — окончила Московский институт иностранных языков, преподавала английский язык, потом работала в МГИМО.

Папа, Исайя Филиппович Беленкин (1921 г.р.), из состоятельной еврейской семьи г. Таганрога, его мать Белла вторым браком была замужем за инженером Арсением Николаевичем Голонским, сотрудником наркомата транспорта у Кагановича, в 1938 году его расстреляли, а Беллу сослали в Свердловск. Отец воевал, после войны окончил истфак МГУ, вступил в партию, позже стал сотрудником Музея революции.

Родители рано развелись, Бориса и старшую сестру Марину (1952 г.р.) воспитывала мама Ганна-Лора и бабушка Марга. Дома говорили по-немецки, бабушка один раз ездила к родственникам в Германию. Мама читала на английском Агату Кристи и подробно пересказывала детям содержание, а все вместе читали вслух «Войну и мир» Льва Толстого.

Борис принадлежал к когорте ассимилированных советских евреев, которые даже стеснялись еврейства. «Моя еврейская бабушка и отец были ассимилированы. Мама еврейства чуралась, говорила и думала она по-немецки, а для карьеры в МГИМО еврейство было как шило в заднице».

Антисоветчик в институте им. Ленина

В 1971 году Борис поступил на филологическое отделение Московского государственного педагогического института им. Ленина.

Среда оказалась благоприятной для формирования взглядов. Институт был наводнен книгами самиздата: «Мне дали подборку стихов Ахматовой, Цветаевой, Мандельштама, Бродского — поэтов, над которыми был ареол: этот арестован, этого расстреляли, эта покончила собой, этот нелегальный подпольный поэт. Если я изначально не особо разбирался в поэзии, то проникался ощущением, что именно это правильно и хорошо».

Прочел книги Александра Солженицына, увлекся песнями Александра Галича: «Буквально за год я превратился в антисоветчика. Я и раньше знал, что Сталин — сволочь, но думал, что Ленин был, наверно, ничего. Отношение к Ленину перевернула книга „Все течет“ Гроссмана, машинопись которой мне подарили. Про СССР, большевиков, Ленина, Сталина, женские лагеря — там все было описано очень правильно». Борис распространял самиздат в студенческой среде.

Друзья приглашали его в квартиры людей с гулаговским прошлым, и эти люди стали настоящими авторитетами для Бориса. «Учитель математики Сергей Травкин, очень умный человек, оригинально мыслящий, его тетя Вера Ивановна рассказывала, как сидела в лагере. Однокурсник Борис Слуцкий познакомил с Сусанной Соломоновной Печуро: она сидела с Майей Александровной Улановской. После такого — какая советская власть?!»

Были знакомые из другой области — не из антисоветской, а из поведенческой: «Приятель Игорь Б. нигде не работал, зарабатывал как вольный фотограф и подделал свой военный билет — жил совершенно вне системы».

Изменилось отношение к своему еврейству — в институте училось много евреев, и еврейством гордились. С друзьями Борис посещал Московскую хоральную синагогу на улице Архипова: «Мы шли туда все — евреи и русские, все танцевали фрейлехс».

На третьем курсе Борис составил биографию Михаила Кузьмина по редким неопубликованным документам и сделал первый публичный доклад в СССР после политического забвения поэта Серебряного века.

«И дум высокое стремленье»: арест за декабристов

В 1973 году Борис с друзьями Михаилом Гуревичем и Александром Фрадисом отправились в Ленинград, чтобы 14 декабря возложить цветы к обелиску казненным декабристам, которых они считали своими предтечами.

Остановились на случайной квартире, где на следующее утро всех арестовали. До сих пор неизвестно, кто вызвал милицию.

Их долго допрашивали в отделении милиции, потом под конвоем отправили на поезд до Москвы. «Я понимал, что в Москве нас ждет подземелье Лубянки и пыточная камера. На вокзале [в Ленинграде] я пошел в туалет, но вместо туалета свернул в столовую, постучался в дверь кабинета директора, дал рубль и умолял [разрешить] позвонить. Я позвонил в Москву и предупредил друзей».

По прибытии в Москву Бориса с друзьями задерживать не стали, но вскоре арестовали Фрадиса: «Из общежития его забрали [в милицию, а затем] в сумасшедший дом, он попал в „дурку“, и год ему очень плохо пришлось». Бориса и Михаила Гуревича ректор вызвал для исключения. Формальных поводов не нашлось, поэтому отчислили при первом несданном экзамене в декабре 1974 года.

Никакой армии

После отчисления из института устроился транспортным рабочим. Был вызван в военкомат в апреле и искал способ, как избежать службы в армии: «Какая армия, если я уже прочел Солженицына?!»

За неделю до медкомиссии Борис стал употреблять в пищу сырое мясо и печень, чтобы в анализах кала и мочи могли объявиться фрагменты кровяных телец. Когда его отправили на рентген желудка, то буквально спас друг — грузинский еврей Яков Аджиашвилли. Знакомы были по учебе в пединституте и интересу к самиздату, Аджиашвилли привозил тиражи Солженицына из Грузии. Но еще друг занимался фарцовкой, и деньги у него водились. Яша дал рентгенологу взятку за диагноз «язва желудка», с которым Борис месяц лежал в больнице и получил белый билет.

Жена, дети, вызов на Лубянку

Борис женился на однокласснице своего друга Бориса Слуцкого Нине Гордон. Тесть Михаил Петрович Гордон — доктор наук, в 1940-е сидел в лагере, но ничего об этом не рассказывал, был членом партии, смирился с режимом.

Борис восстановился на заочное отделение пединститута. Был пионервожатым, методистом по работе с детьми и молодежью в кинотеатре «Юность». Заочно окончил киноведческое отделение ВГИКа, после чего устроился в кинолабораторию Министерства труда, писал сценарии для научных фильмов.

Родились дети: Алексей (1977), Екатерина (1982).

В 1983 году его вызвали на Лубянку: допрашивали по поводу писателя Феликса Светова и его жены Зои Александровны Крахмальниковой. «Видно, меня засекли у Бабушкинского районного суда 1 апреля 1983 года, когда слушали дело Крахмальниковой. Я пришел, потолкался на улице, нас было человек 30. Феликс просил купить цветы адвокату. Я побежал к метро и купил у бабок гвоздики».

Михаил Горбачев — попытка революции сверху

Приход М. Горбачева Бориса не обнадежил: «Ни его лицо, ни его выговор, ни его повадки абсолютно не интеллигентного человека, а ставропольского агрария — не давали в него верить. Все диссиденты — в тюрьме, Андрей Сахаров в ссылке. Феликса Светова арестовали в январе 1985-го и осудили на год тюрьмы и пять лет лагерей».

Однако что-то менялось: «Смерть в результате голодовки диссидента Анатолия Марченко вынудила Горбачева обратить внимание на политзаключенных. Ну, а потом был фильм „Покаяние“, и самое главное — возвращение Сахарова из ссылки».

Началась либерализация. «В 1987 году я стал классическим обывателем, читающим „Огоньки“. Революция сверху мне была интересна как получение обильной информации. Я не очень задумывался, что будет».

Считает, что Горбачев, приступая к реформам, не понимал их последствий. «У меня такое впечатление, что у Горбачева не было плана. Никакого. Как подготовить почву и отпускать Сахарова, подготовить почву и допускать кооперативы, подготовить почву и цензуру отпустить. А страна как-то там течет сама по себе».

Однако поверил в перемены, когда начались миллионные митинги 1989—1990 годов, на которых выступал Андрей Сахаров. «Я решил, что изменились люди, но я жестоко ошибся».

Событие, которое привело в «Мемориал»

У знакомых натолкнулся на «Воспоминания о февральской революции» Александра Шляпникова, изданные в 1925 году, и заинтересовался этой личностью: познакомился с его детьми, которые показали и дали скопировать Борису часть домашнего архива — в том числе подлинные любовные открытки Александры Михайловны Коллонтай, одно время гражданской жены Шляпникова. С их дочерью ездил в Муром по местам, связанным со Шляпниковым, составлял его биохронику.

В октябре 1988 года прочитал лекцию о Шляпникове для круга близких друзей и его заметил Арсений Рогинский, он предложил Борису работать для «Мемориала». Через неделю Борис влился в «Мемориал» как волонтер.

Борис занимался библиографией репрессий. «Не было помещения, приходилось таскать домой к себе посылки книг из-за рубежа». Первую книгу для библиотеки «Мемориала» подарил его друг Борис Слуцкий. Это был 4-томный «Телефонный справочник Москвы» 1970 года с домашними телефонными номерами. Теперь библиотека составляет 40 тысяч книг.

Цель — не работать на государство

31 декабря 1989 года Борис уволился из кинолаборатории и дал себе зарок, что на государство работать не будет. Вышла его первая публикация в журнале «Знание — сила» про Шляпникова, потом в «Огоньке» в марте 1990-го про убийцу Михаила Романова Гавриила Мясникова.

В самом начале1990-х делал ежемесячный мониторинг неофициальной прессы для американцев, потом мониторинг организованной преступности в России. В 2000 году опубликовал сборник новелл «Авантюристы великой смуты»: биографии деятелей революции и Гражданской войны, которые легли в основу киносценариев документальных фильмов о Блюмкине, о Савинкове и других. Потом писал сценарии к сериалу «Больше, чем любовь» — истории личной жизни Алексея Толстого, Михаила Романова, Сухово-Кобылина, Шолом-Алейхема.

Ельцин — новая эра, а криминал — неизбежное зло

Приветствовал политика Бориса Ельцина: «В Ельцине я вижу переродившегося человека. У меня есть косвенные человеческие подтверждения. Например, его симпатичная жена Наина: скромная, тихая, жена первого секретаря, вряд ли думавшая про популизм, нарушающая все каноны и едущая по городу с сетками. Другая кровь. Что-то в этой крови было другое. Ни у Раисы, ни у Михаила Сергеевича я этой другой крови не обнаружил».

1990-е оценивает положительно: «Я видел, что страна бешено развивается». Дефолт его не затронул, поскольку сбережений не было, но было жаль маму, у которой все сбережения в 1991 году пропали. Криминал 90-х годов в России ему казался естественным, сравнивал его с развитием Америки 20-х годов, Японии конца 40-х.

Положительно стал оценивать задним числом деятельность Михаила Горбачева после его ухода из власти. Как мемориалец сотрудничал с Фондом М. Горбачева.

Особенность режима Путина: «гениальное постепенство»

Размышляет, почему коллеги и единомышленники по всей стране упустили дарованные им свободы. Видит, как власть, начиная с 2000 года, делала все постепенно: журналистов убивали по одиночке, в 2012 году ввели статус «иноагента», но давали его незначительным организациям, и только в 2016 году — «Мемориалу»: «Гениальное постепенство. Постепенное подавление и уничтожение любого инакомыслия, гражданского общества, политической оппозиции, культуры — теперь уже целиком и полностью».

Не мыслящий себя в эмиграции

Борис к эмиграции не был готов — он абсолютно не думал об отъезде.

Только в сентябре 2022 года, когда было получено предписание Генпрокуратуры о том, что недвижимость Международного Мемориала, переданная другой организации, будет изъята в пользу государства — понял серьезность опасности.

7 октября состоялся суд, Борис на нем выступал. «Я решил, если суд отложится — я остаюсь, а если в этот же день будет решено, что была незаконная сделка [по передаче здания другой мемориальской организации] — я уезжаю. Потому что от незаконной сделки до административного дела недалеко, дальше возникает уголовное».

Борис покинул страну поздно вечером 7 октября, после суда, как раз, когда пришло сообщение о присуждении «Мемориалу» Нобелевской премии.

Обосновался в Чехии, где уже раньше было налажено сотрудничество с «Чешским Мемориалом» Штепана Черноушка.

Что ждет Россию?

«Единственный маловероятный сценарий — капитуляция, проигрыш в войне. Он малореалистичен. Трудно представить себе последующее позитивное развитие России после выплаты миллиардов убытков, нанесенных мировой экологии и Украине и т.д. А это придется когда-то платить обязательно, через 15 лет или два года — в любом случае».

Что касается нынешних обывателей России, Борис, естественно, смущен массовой поддержкой диктатора Путина и видит в этом и свою ответственность: «Я понял, как я расслабился в 90-е годы».